Кудрявцев Леонид Фёдорович (11.04.1930-23.12.2010 гг)
Моя семья приехала в Васильевское в 1993 году. Познакомилась я с Леонидом Фёдоровичем практически сразу, встречались у колонки, когда приходили за водой. Наш приезд вызвал тогда большое удивление и интерес соседей. Одна только наша собака – красавица-доберманша, которую мы несколько раз в день выгуливали на поводке, чего стоила. А Леонид Фёдорович увидел во мне потенциального компаньона для его постоянных вылазок в лес и на реку. Всё приглашал меня, особенно когда началась зима и можно было ходить на лыжах. Ох и соблазнительно он приглашал!.. Жалею, что ни разу не составила ему компанию, могла бы больше о нём узнать.
Родился и вырос он здесь, на васильевской земле. Закончил Ивановский энергоинститут, а вот работал и жил в Ярославле.
Не дождавшись выхода на пенсию, приехал в Васильевское ухаживать за больной мамой Кудрявцевой Капитолиной Петровной, которую очень-очень любил. Лишь благодаря его внимательной заботе и чуткому отношению она прожила до 95 лет. Любя стихи Сергея Есенина, посвятил одно из них своей маме…
Снежная замять дробится и колется,
Сверху озябшая светит луна.
Снова я вижу родную околицу,
Через метель огонек у окна.
Все мы бездомники, много ли нужно нам.
То, что далось мне, про то и пою.
Вот я опять за родительским ужином,
Снова я вижу старушку мою.
Смотрит, а очи слезятся, слезятся,
Тихо, безмолвно, как будто без мук.
Хочет за чайную чашку взяться —
Чайная чашка скользит из рук.
Милая, добрая, старая, нежная,
С думами грустными ты не дружись,
Слушай, под эту гармонику снежную
Я расскажу про свою тебе жизнь.
Много я видел и много я странствовал,
Много любил я и много страдал,
И оттого хулиганил и пьянствовал,
Что лучше тебя никого не видал.
Вот и опять у лежанки я греюсь,
Сбросил ботинки, пиджак свой раздел.
Снова я ожил и снова надеюсь
Так же, как в детстве, на лучший удел.
А за окном под метельные всхлипы,
В диком и шумном метельном чаду,
Кажется мне — осыпаются липы,
Белые липы в нашем саду.
…Странно теперь писать о нём в прошедшем времени, по заряду жизненной энергии он мог бы прожить очень долгую жизнь… Жил с Богом в душе и полном единении с природой. Обожал двух своих красавиц-коз и кота Барсика (постоянно носил его на руках домой «подзакусить»), любил заниматься в огороде. Зимой заботился о птичках-синичках и воробушках, кормил их и у дома, и на реке Матне. Издалека завидев его, они со звонким «синь-синь» встречали его и брали семечки с руки.
Для меня он сразу стал «интересным» человеком. С ним можно было поговорить обо всём, ибо он был не только начитан, но и мудр. Живо откликался на все довольно редкие события нашей деревенской жизни. Особенно внимателен был к истории села и делам библиотеки. Очень любил поэзию, легко и многое читал наизусть. Работала я в школе, интерес к истории края у меня в крови, вот и приводила к нему школьников и познакомиться, и распросить про что-нибудь интересное. Так, однажды мы собирали материал по теме «Игры наших бабушек и дедушек» и были у него в гостях. Все его воспоминания записала тогда.
«Отец Кудрявцев Фёдор Фёдорович был лесничим, мать Капитолина Петровна была местным метеорологом, в её ведении была небольшая метеостанция. Лесничество было в Райках, там и жила семья. С детства полюбил лес, природу, привык к уединению, рано «заболел» рыбалкой и охотой. Мастерил всё сам. Первая охота на уток была с самодельным луком. Все рыболовные принадлежности и даже крючки делал самостоятельно.
Детство пришлось на предвоенные и военные годы. В 1944 году, когда отец ещё был на фронте, взял в руки настоящее ружьё – отцовское бельгийское. В лесах тогда было много волков, в окружающих деревнях они приели всех собак, а в лесу от лис оставляли одни хвосты. Стреляли уток, белок. Помню, как однажды за 70 беличьих шкурок принёс матери несколько килограммов муки. А в 1943 году с матерью на себе переправили 2 мешка картошки в Родники и купили мне первый велосипед. То-то радости было! И ведь не для игры купили – для работы.
Игрушек покупных у меня никогда не было. Уличных игр почти не знал.
В лесничестве делали болванки для лыж. В 15 лет сделал себе сам лыжи. Служат до сих пор, вот уже 57 лет в строю.
Увлекался шахматами, фигурки делал сам из глины, умел обжигать её. Обыгрывал многих взрослых.
В школе полюбил электро- и радиотехнику. Когда загорелась от самодельной электрической машины 3-х вольтовая лампочка и заговорил первый мой радиоприёмник, радости не было предела! Помню, как в 1947 году по своему детекторному радиоприёмнику дома в лесу услышал сообщение о денежной реформе.
В школе помню занятия стрельбой с военруком Михаилом Петровичем Шишкиным. Стреляли настоящими патронами в кладбищенскую каменную ограду, о чем взрослым не раз вспоминал с повинной головой…
А игры в детстве у нас были «опасные». С мальчишками мастерили из маленьких трубочек «поджиги», набивали их головками от спичек или порохом, затыкали тряпкой. А из больших труб делали «пушки». Где-то и порох брали. А ещё разбивали старые чугуны и осколки в эту «пушку» закладывали. Как только бог сохранил нас от травм?
Мать покупала мне балалайку, но ничего не вышло. Танцам не учился – охоты к этому не было. Песни пели, в основном военные. Кино ходили смотреть в Никитинское, когда туда приезжала кинопередвижка. Экраном служила простыня, кино было прямо на улице. Помню, что 8 мая 1945 года смотрели фильм «В 6 часов вечера после войны», а на следующий день сообщили о Победе.
Жил в лесу да работал сызмальства с утра до ночи. Отец мне купил маленькую косу. Косить с ним ходил в 4 утра, адская мука для мальчишки. Но зато привычка к труду осталась на всю жизнь».
В тот день, когда мы у него были, к нашему разговору с удовольствием присоединилась его младшая дочь Ольга, приехавшая из Ярославля.
Вот в её детстве было много весёлых и шумных игр на улице. Больше всего любили играть в «Захват знамени», в «Попа» и «Чижика». Из игрушек в основном были куклы. Устраивались с ними прямо в канавах у дороги, мастерили для кукол дома, делали мебель из всяких коробочек. Но главным развлечением летом было купание на «старом» пруду. Были плоты, вышки, разные игры на воде.
А ещё однажды я проводила в школе мероприятие — конкурс «Песни нашей Родины». На приглашение побывать у нас и выступить он откликнулся не сразу – скромность не позволяла, но всё-таки пообещал быть. Что он чувствовал, когда смотрел на выступления детей, не знаю, а сам с ними говорил о любви к Родине, читал стихи, вспоминал себя мальчишкой.
Но главной его особенностью были его «туристические» гены, которые не дают никогда их обладателю покоя. Ни дня не проходило у него без похода, пешей прогулки, причём в любую погоду. Зимой лыжи, а летом велосипед помогали Леониду Фёдоровичу выбраться и в дальний лес, и на рыбалку. Он с картографической точностью мог воспроизвести все уголки нашей местности в радиусе не менее 20 км. Это был уникальный местный географ!
Я живо и сейчас могу представить, как он разводит на берегу Парши костёр, готовит нехитрую еду, и в душе у него наступает умиротворение и тихая радость от жизни… Несомненно, что для любого человека общение с природой имеет важное значение, это даёт ощущение настоящего счастья…
Узнав от его дочери Ольги, что есть воспоминания Леонида Фёдоровича о своём отце, решила, что пора писать в газету! Материал приняли с удовольствием, а после выхода номера «Шуйских известий» Леонид Фёдорович встретился мне довольный. Значит, угодила, всё получилось по-хорошему.
Воспоминания о войне
КУДРЯВЦЕВА Федора Федоровича
(в перессказе его сына Леонида Федоровича Кудрявцева)
Сожалею, что в то время не осознал важности, не записал его рассказы, не сохранил треугольники писем со штампиком «Просмотрено военной цензурой». Память сохранила немногое.
Хмурый вечер ноября 1941 года, вокзал в Шуе, состав с товарными вагонами готов к посадке мобилизованных. Мама плачет, отец обнимает меня и говорит : «Ну вот, Ленька, ты один мужик остался в семье, помогай маме». А мужику было 11 лет всего.
Письмо из Чебоксар, там отца обучали.Обувь – лапти, винтовка – из дерева. Голодно.
Потом фронт. Редкие письма. Между строк читалось, что очень нелегко ему. Вот сказывал позднее: «Война-это очень тяжело и страшно. Раньше не знал, что можно спать на ходу, но так устаешь в походе без ночевок, что идешь и спишь. Остановка в деревне, зашел в дом. Русская печь. Обрадовался, забрался на нее, а там уже лежит солдат мертвый. Нет сил его снять, подвинул, лег рядом и заснул.
Что такое геройство? Иногда думал: так измучен, что жизнь не дорога, убьют – мучения кончатся. В таком состоянии легко закрыть грудью амбразуру вражеского дота».
Вспоминал отец с уважением командира их отряда, чеченца. Дан приказ взять селение. Командир повел отряд дальним путем. Зашли с тыла, ударили и захватили селение без потерь своих солдат.
Убить человека очень непросто. Деревня. Половина домов у немцев, половина – наша. Отец обходит сарай, винтовка готова выстрелить. Завернул за угол – перед ним немец с автоматом наготове ! Стрелять ! Но обожгла мысль: «А вдруг у него такой же сын как мой Ленька?». Что думал немец? Но он тоже не выстрелил! Оба стали пятиться, оба не нажали на курок и разошлись.
Зима 1942 года. В небе одни «мессеры». Гонялись даже за отдельными людьми. Едет отец еще с кем-то в санях. Немец увидел, снизился и дал пулеметную очередь по ним. К счастью не попал.
Долго нет писем. Ждем уже похоронки и вдруг привозят отца домой! Пусть он чуть живой, весь опухший (отказало сердце после сыпного тифа), но мы очень рады ! Освобожден от военной службы «по чистой». Дома стены помогают, не умер. Потихоньку стал оживать, но сердце, конечно, новое не сделаешь…
Несколько счастливых месяцев он был с нами. Потери на фронте очень большие, нужно пополнение. Отцу «перекомиссия». Не любил ходить по врачам, поэтому ему сказали : «Лечиться не приходил – значит здоров!».
Отец снова на фронте, правда, в первое время как нестроевой – подвозил на лошади снаряды к линии фронта. Всякие люди были в армии, командиры их отряда продали, пропили лошадей и имущество. Надо избавляться от свидетелей – ездовых. Отец снова на передовой, на участке, где мало живых остается. Помню его письмо, там строчки «Помолитесь за меня». Потом долго нет писем, снова ждем похоронки. Но снова радость! Письмо, в котором слова из песни « Навеки умолкли веселые хлопцы, в живых я остался один». От взвода, от 30 человек осталось лишь двое, один из них –мой отец, пусть и раненый осколком в лоб, но живой.
Войну отец окончил в Латвии, фронт ушел к Берлину, но осталась окруженной в Курляндии большая группировка немцев.
Август 1945 года. Встреча в Шуе, в музее. Вижу его склонившимся над вещевым мешком. Я вырос и сначала он меня не узнал: «Ты чей, мальчик?». Все демобилизованные везли трофеи: часы, велосипеды, ковры и т.п. Отец имел свой взгляд на такие ценности и привез лишь логарифмическую линейку (с которой я учился и делал диплом в институте), две медали «За боевые заслуги» и медаль «За отвагу».
Сразу после войны с 1945 г. по 1964 г. он руководил Васильевским лесничеством. Память о нём хранится в приветливом шуме лесов, посадку которых он организовал, которые охранял и берёг.
Растут в меня в огороде три его яблони, саженцы которых он вырастил и за символические деньги продал нам, когда мы начали разрабатывать земельный участок у дома. Вот уж добрая память о нём!
Знаю, что Леонид Фёдорович был активным участником посиделок в нашей сельской библиотеке, читал там стихи и, по-моему, был всегда в центре внимания. Любя всем сердцем наше родное Васильевское, напевал вместе со всеми тихую, душевную песню «Деревенька моя»…
Деpевня моя, деpевянная, дальняя,
Смотpю на тебя я, пpикpывшись pукой,
Ты в лёгком платочке июльского облака,
В веснушках чеpёмух стоишь над pекой.
Pодная моя деpевенька-колхозница
Смущённой улыбкой меня обожгла,
К тебе моё сеpдце по-пpежнему пpосится,
А я всё не еду, дела и дела.
Мне к южному моpю нисколько не хочется,
Душой не кpивлю я, о том говоpя,
Тебя называю по имени-отчеству,
Святая как век, деpевенька моя.
Знаю одного из его друзей – Кирьянова Геннадия Николаевича, они вместе учились. Нашлась у него одна фотография Леонида Фёдоровича, где он с кудрявым чубом в центре снимка. На фото конный праздник в селе.
Однажды в музее проводилась встреча, посвящённая 85-летию Мишуковой Надежды Николаевны – нашей Заслуженной учительницы, работавшей в Васильевской средней школе. Присутствовало огромное число её бывших учеников, в том числе Леонид Фёдорович. Мне тогда очень понравилось, как он выступил:
«Мне посчастливилось быть учеником Надежды Николаевны целых шесть лет — с 5 по 10 класс. Она несла в наши души науку о Слове. Я помню пример мужества, который она нам подала в годы.войны. Пришло извещение о гибели на фронте её мужа. Весь класс с волнением смотрел на свою учительницу. Но она, бледная, с покрасневшими от слёз глазами, всё же провела урок.
Каюсь, я не был отличником у Надежды Николаевны, в то время я считал важнейшими науками математику и физику. Увы, очень поздно, когда годы состарили, я понял значение уроков моей учительницы по литературе. Я понял, что никаких великих открытий люди не сделали бы, не прочитав Толстого и Пушкина. Древний город Троя превратился в пыль, а слова Гомера живы и волнуют людей. Умерли и превратились в прах князь Игорь и его Ярославна, и сам автор «Слова о полку Игореве», а Ярославна всё плачет в Путивле на городской стене. В начале было Слово… И это слово нас научила понимать и любить наша Надежда Николаевна».
А это стихотворение К.Симонова в день прощания и поминовения было прочитано Л.С.Корчагиной:
Умер друг у меня — вот какая беда…
Как мне быть — не могу и ума приложить.
Я не думал, не верил, не ждал никогда,
Что без этого друга придется мне жить.
Был в отъезде, когда схоронили его,
В день прощанья у гроба не смог постоять.
А теперь вот приеду — и нет ничего;
Нет его. Нет совсем. Нет. Нигде не видать.
На квартиру пойду к нему — там его нет.
Есть та улица, дом, есть подъезд тот идверь,
Есть дощечка, где имя его — и теперь.
Есть на вешалке палка его и пальто,
Есть налево за дверью его кабинет…
Все тут есть… Только все это вовсе не то,
Потому что он был, а теперь его нет!
Раньше как говорили друг другу мы с ним?
Говорили: «Споем», «Посидим», «Позвоним»,
Говорили: «Скажи», говорили: «Прочти»,
Говорили: «Зайди ко мне завтра к пяти».
А теперь привыкать надо к слову: «Он был».
Привыкать говорить про него: «Говорил»,
Говорил, приходил, помогал, выручал,
Чтобы я не грустил — долго жить обещал,
Еще в памяти все твои живы черты,
А уже не могу я сказать тебе «ты».
Говорят, раз ты умер — таков уж закон,-
Вместо «ты» про тебя говорить надо: «он»,
Вместо слов, что люблю тебя, надо: «любил»,
Вместо слов, что есть друг у меня, надо: «был».
Так ли это? Не знаю. По-моему — нет!
Свет погасшей звезды еще тысячу лет
К нам доходит. А что ей, звезде, до людей?
Ты добрей был ее, и теплей, и светлей,
Да и срок невелик — тыщу лет мне не жить,
На мой век тебя хватит — мне по дружбе светить.
Одна из последних полюбившихся Леониду Фёдоровичу песен «Родник», её можно услышать в исполнении Жанны Бичевской, Олега Погудина, иеромонаха Романа. Но Жанна Бичевская — особенная для него певица, ее исполнение считал он самым трепетным, душевным и тонким…
{youtube}wpC_4oLLHNk{/youtube}
И был совершенно уверен, что песня написана о нашем святом роднике-источнике и церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи в селе Парском, что в 9 км от села Васильевское.
Если тебя неудача постигла,
Если не в силах развеять тоску,
Осенью мягкой, осенью тихой
Выйди скорей к моему роднику.
За родником — белый храм,
Кладбище старое.
Этот забытый край
Русь нам оставила.
Если глаза затуманились влагой
Из родника поплещи на глаза.
Можешь поплакать, спокойно поплакать,
Кто разберет, где вода, где слеза?
Видишь, вон там журавли пролетели,
У горизонта растаял их крик?
… А если ты болен, прикован к постели,
Пусть тебе снится целебный родник.
За родником — белый храм,
Кладбище старое.
Этот забытый край
Русь нам оставила.